Арчи Галенц слышит время | Журнал ПАРТНЕР

Все выпускиг. 2022г. 2021г. 2020г. 2019г. 2018г. 2017г. 2016г. 2015г. 2014г. 2013г. 2012г. 2011г. 2010г. 2009г. 2008г. 2007г. 2006г. 2005г. 2004г. 2003г. 2002г. 2001г. 2000

ПАРТНЕР № 12 (183)ПАРТНЕР № 11 (182)ПАРТНЕР № 10 (181)ПАРТНЕР № 9 (180)ПАРТНЕР № 8 (179)ПАРТНЕР № 7 (178)ПАРТНЕР № 6 (177)ПАРТНЕР № 5 (176)ПАРТНЕР № 4 (175)ПАРТНЕР № 3 (174)ПАРТНЕР № 2 (173)ПАРТНЕР № 1 (172)

• Новости
  • По материалам европейских СМИ
• Политика
  • Германия
  • Мир
• Социальные вопросы
  • Актуальное
  • Разное
• Иммиграция
  • Воссоединение семьи
• Экономика и финансы
  • Экономическое сотрудничество
• Образование
  • Немецкая школа
• Общество
  • Криминал
  • Полезные советы
• Техника и наука
  • Новости науки и техники
  • Автомобиль
• Здоровье
  • Болезни
• История
  • Люди, вошедшие в историю
• Культура
  • Живопись
  • Литература
  • Праздники
• Путешествия
  • Путешествия по Германии
  • Путешествия по Европе
• Досуг
  • Спорт
  • Хобби, увлечения

Полистать журнал
 | 
Версия для печати

Культура >> Живопись

«Партнер» №10 (181) 2012г.

Арчи Галенц родился в Москве, учился в Государственном университете искусства и театра в Ереване и Берлинском университете искусств (UdK Berlin). Он выставлял работы на более чем 70 международных выставках, выступает как куратор, критик, преподаватель.
С Арчи Галенцем беседует Елена Мадден.

Елена Мадден: Из одной давней поездки в Ереван я привезла альбом «Живопись Армении». Среди других художников там был представлен заслуженный художник Армении Арутюн Галенц. Вы с ним в родстве?

Арчи Галенц: Это мой дедушка по отцовской линии. Дедушка с супругой Армине переехали в Советский Союз в 1946 году уже зрелыми художниками. Они никогда не были членами партии, не служили режиму, даже не выучили русского языка, они жили всю жизнь одним лишь творчеством, а в 2010 году в Ереване открылся музей с их работами.

Арутюн Галенц умер до моего рождения, меня назвали в его честь. К сожалению, имя Арутюн не-армянам трудно произнести или запомнить. .. Участники одного международного театрального проекта переименовали меня в 1986 в «Арчи», и мне это понравилось: звучит очень по-армянски, отсылая к тотемным мифам.

ЕМ: Формалисты утверждали, что в искусстве наследование идет от дедов к внукам. Это так в Вашем случае?

АГ: Я унаследовал многое и от деда по отцу, и от деда по матери, скульптора Николая Никогосяна, он до сих пор очень активный художник; встречаясь в Москве, мы обсуждаем его и мои работы. Как говорит мой московский дедушка, если дети — это деньги, которые относишь в банк в раздумьях, то внуки — это проценты, которые радуют тебя… Без шуток — я многим обязан и тому и другому деду. А поскольку я учился и развивался за границей, могу относиться к их творчеству с должной дистанцией. Дистанция всегда необходима, чтобы правильно воспринимать «большое»: Родину, исторический опыт, самобытное искусство.

ЕМ: А можно сказать, что не только творческие идеи, но и судьба Вашего деда по отцу (бросавшая его по свету) была унаследована Вами и стала чем-то вроде жизненной программы? Вы ведь не связаны пожизненно с одной лишь страной. ..

АГ: Для членов моей семьи важен был осознанный выход из своего окружения, за границы и за границу — для осознания себя. Вообще, армянское искусство многое почерпнуло из ситуации диаспоры. Армянская живопись получила мощный стимул благодаря репатриантам, вспомним хотя бы Сарьяна. Вот и мой дед по отцу, вернувшись в Армению уже после войны, стал одним из тех, кто формировал национальную школу живописи… Национальная идентичность — это живой процесс, нечто такое, что требует активной работы, постоянно создается. Это не что-то законсервированное, что требуется лишь «сохранить», «уберечь»… Между прочим, «глобализированности» в армянской жизни уже несколько сотен лет: если вспомнить историю: первая армянская книга опубликована 500 лет назад в Венеции, первая армянская карта мира напечатана в Амстердаме, первая армянская газета издавалась в Индии. В 2003-2004 годах группа молодых художников армянской диаспоры попыталась осознать эту ситуацию, выстраивание идентичности на нескольких «опорах». Опытом плодотворной связи диаспоры и исторической родины армяне могут поделиться с другими народами.

ЕМ: В одной из Ваших интернет-презентаций сообщается, что Вы живете и работаете в Берлине, Москве и Ереване. То есть ни одна из трех столиц не вытеснила никакую другую. Почему так? «Каждый пишет, как он дышит»; как Вам дышится-пишется в Ереване, Москве и Берлине? С какими акцентами присутствуют в Вашей жизни эти 3 города?

АГ: Жизнь за рубежом в наше время перестала быть проблемой выбора, как раньше: или ты уезжаешь навсегда, или остаешься на родине и страдаешь от этого, готов нести крест, идти на компромисс с совестью. Перелет в Москву занимает такое же время, как поездка из одного конца Берлина в другой. А Интернет дает возможность присутствия в культуре. Часто мои коллеги в Москве удивляются нашей вовлеченности в политический процесс: как если бы нам это важнее, чем им… География отошла на второе, третье место, — главное, чем тебе дышится. Можно, никуда не уезжая, жить узко меркантильной жизнью или на другом конце света вовлекаться в судьбоносные процессы.

В 25 лет я пришел к выводу, что свою национальность и предысторию не выбирают. Важно понять их значимость и идти к глобальным человеческим ценностям, опираясь именно на эти колонны. Я — гражданин России, я родился и учился в Москве, более 10 лет состою в московском Союзе художников, являюсь носителем русской идентичности, и «генетическая» принадлежность меня мало волнует. 20 лет живу я в основном в Берлине и многое в российской жизни для меня неприемлемо и дико, но это мое наследие, и я не хочу и не собираюсь от него отказываться. В Армении я учился искусству «живописания», там живет мой отец, я активно участвовал в построении дома-музея моих предков. Мы с самого начала решили поставить акцент не на музее-хранилище ценностей, а на греческом понятии museion — место, где живут музы; место, где искусство живет и воодушевляет новое поколение.

ЕМ: Попробуем поговорить о Ваших художественных идеях. Мне очень понравились идеи двух Ваших выставок, «Арьeргардист. Поза как позиция» и «USTA, has you got some Astar?». Первое впечатление — фотосессия яппи — обманывает. В нашем неисправимо романтизированном сознании художник несовместим с миром «филистеров», преуспевания; у Вас же в роли «фотомодели» — как раз художник. А в комментариях он скрупулезно подсчитывает, сколько стоили туалеты. Имидж художника у Вас насквозь ироничен, он двойствен, он будоражит воображение. Расскажите, пожалуйста, как возникла идея этих проектов.

АГ: Для меня вопрос стоял в критике распространенного образа художника-авангардиста, который обязательно неряшлив, пьян, наркозависим и строит собственный имидж на спекуляции образом жертвы. От этого образа художника-жертвы (неважно чего — режима, истории, безденежья) хотелось отмежеваться и предложить свою позицию. Это я и сделал серией из 15 фотографий, которые назвал «уста-формами», обыгрывая понятие униформы.

Пресса часто считывает только поверхность картинки, художник при галстуке воспринимается как какой-то «мистер Твистер». На самом деле меня интересовала работа с мастерами — портными. Уста — распространенное на Кавказе персидское слово, обозначающее мастерового. Для меня общение с мастерами означает совсем другое ощущение страны и культуры. Это — не консумирование с позиции туриста. В 2004-2005 годах я участвовал в нескольких выставках в странах европейской периферии: Финляндии, Сербии, Македонии. За время подготовки экспозиции я успевал заказать и получить сшитую мне одежду и носил ее на вернисаже. Но наибольшее удовольствие я получил, работая с армянским портным устой Левоном. Его костюмы, ручной работы, я до сих пор ношу. Они ценны мастерством, а не дорогим материалом, поэтому к выставке я смело опубликовал расчеты. Но тут и другой оттенок важен. Костюмы все принципиально не эпатажные, что можно было бы ожидать от художника. Я искал образ «серого кардинала», человека, который работает в бюро; он куратор, напрямую связан с политиками, обеспечивает финансирование, налаживает связи с прессой, функционирует как менеджер и законодатель. А идеальный костюм тот, который вообще не замечают, но который создает иерархию в общении.

ЕМ: То есть, пусть иронически, Вы занимались большими темами. Искусство как производство. Под таким углом зрения художник и в самом деле не «над» и не «по ту сторону» обыденной жизни…

АГ: Я же всё-таки учился в университете, там не просто навыкам отображения учат, а конъюнктуре и модным эффектам, учат оперировать понятиями. А во время преподавания в Армении в 2006 году мне пришлось раскрывать вопросы структуры и функционирования современного искусства ясным языком.

ЕМ: Один из таких заостренных временем вопросов: об авангарде, его возможностях и рисках (ведь бои за новые рубежи в искусстве и жизни ведутся на поражение…). Вы называете себя «арьергардистом» в искусстве и разрабатываете (судя по странице www.arrieregarde.org ) теорию «арьергарда». «Арьергардист». Фигура достаточно неожиданная: он не противник авангардисту, скорее соратник, правда, с принципиально иными стратегическими целями (настрой на выживание, память о прозе быта, забота о надежности тылов и т. д.). Как возникла эта идея?

АГ: Об арьергарде в искусстве начинал говорить известный американский критик Клемент Гринберг. Он противопоставляет в статье 1939 года потребительское отношение к миру, искусство, которое обслуживает заказчика (он обозначает это словом «китч»), и авангардную позицию, которая что-то обществу предлагает и берет на себя право требовать перемен. Чтобы яснее обозначить два лагеря, Гринберг исказил понятие арьергарда, а жаль! В военной науке теорию авангарда и арьергарда разрабатывали в 18 веке Жомини и Фон Клаузевиц. У них это два состояния одного и того же войска: бойцы передовой при наступлении и соответственно при обороне. Задача арьергарда задержать неприятеля, чтобы выиграть необходимое время, при этом за спиной нет основной армии, резерва, ресурсов. Это яркий образ ситуации, в которой мы были в начале 90-х годов прошлого века. За нами не было никаких структур, поддерживающих искусство, фондов; коллекционеров, критиков… В итоге за 20 лет сформировался определенный опыт, ноу-хау: как состояться, не изменяя собственному «я». Опыт – это больше, чем теория.

Арьергардист — это художник, который не хочет быть просящей жертвой, пытается взять на себя роль человека в сером костюме. Ему надо выжить как личность и состояться как художник. А собранным ноу-хау он обменивается с другими художниками, формируя особый ландшафт и выстраивая новую эстетику.

ЕМ:Такое общение арьергардисту важно?

АГ: На первой своей музейной выставке в 2004 году я решил показывать не только собственные работы: выставил собранную за 10 лет коллекцию работ многих художников под заголовком «Персональная аптечка». Интересуясь искусством, получаешь доступ к «концентрированному» опыту, настоящей жизни. А экспозиция в общем ландшафте выявляет всё, даже тонкое лукавство.

ЕМ: О каких перспективах арьергардист думает сейчас?

АГ: Новый рубеж — образовательная программа, которую я хочу предложить в Берлине в моей новой мастерской недалеко от шарлоттенбургской ратуши. Время разработать методику, преподавание этого требует.

| №10 (181) 2012г.
| Прочтено: 1543 |
Автор: Мадден Е. |

Мне понравилось?

(Проголосовало: 4)

Поделиться:

‘+item.data.text+’

«Становление» (продолжение) — рассказывает Арчи ГАЛЕНЦ

Рассказывает художник Арчи Галенц
Беседовал Армен Хечоян

Начало в «АНИВ» № 46.

В начале 1992 года я был уже в Берлине и поселился в доме у Фауста, с которым мы до сих пор в очень хороших отношениях. С апреля меня зачислили в Берлинский университет искусств в статусе студента-гостя, что является особой формой стажировки. Университету более 300 лет, само здание было перестроено лет 150 назад как репрезентативный многоэтажный особняк с колоннадами вокруг центрального зала, от которого расходятся коридоры и мраморные лестницы. По диагонали от центрального входа – пересечение улиц, где в 1921 году Согомон Тейлерян застрелил Талаат-пашу. Недалеко от этого места – здание районного суда, где впервые публике были представлены свидетельства о геноциде армян, в том числе доктором Лепсиусом.

Мимо этих памятных мест я ходил в университет искусств практически каждый день, так как и в выходные, и ночью студентам был обеспечен доступ к своим мастерским. От меня не требовали ничего формального. После ереванской системы образования это просто шокировало. Профессор приходил в университет раз в неделю, а мог и раз в месяц, и никто никаких заданий не задавал, при этом все были чем-то заняты и поножовщиной не развлекались в коридорах. И это после той «школьной» системы вуза в Ереване, где с 9.00 до 10.15 – рисунок, с 10.30 до 12.00 – история искусства и т.д. А тут – мастерская в свободное пользование. Пожалуйста, вот – графический кабинет со станками и мастером для технической поддержки, там – библиотека с периодикой, здесь – курс философии. Но не введение в философию, предназначенное для подростков, а целый семестр, посвященный видению конкретного современного мыслителя и его влиянию на мир искусства. Тебе неинтересно? Пожалуйста, иди на другой семинар – исследуй историю искусств. Но это не та история, которая описывает в двух страницах учебника столетие. Сейчас курс исследует, например, американское искусство с 1945 по 1950 год. После будет семестр, посвященный искусству Великобритании, потом – полгода о послевоенной Германии, потом – семестр о Франции. В принципе, это очень специализированное обучение, но оно необходимо, чтобы понять, как послевоенная Европа отдавала в искусстве первенство США. Это не заучивание имен, а обучение анализу. И после нашей школьной системы было очень сложно сориентироваться, не спрятаться в ремесло или национальную традицию. Всю ту базу, которую я взял из Армении в Берлин, мне могли объявить ненужной – антикварным, отброшенным давно методом, а каталог работ армянского мэтра, на которого я ориентировался, – скоплением репрезентативного портрета, где не видно ни лица автора, ни его гражданской позиции…

Наше псевдоакадемическое образование – это все равно, что уметь в теории строить готические храмы. Вещь неплохая, но это не значит, что ты сможешь работать с коллективом инженеров или вычислять, как нужно строить небоскребы экономно и экологично. Мне сказали: твои знания – это хорошо, но это XIX век, забудь его вообще! Помню, как профессор Хирзиг, который и пригласил меня к себе в класс в Германию, немного похрамывающий участник второй мировой, которого направили вскоре в Дрезден деканом для перестройки некогда крепкой ГДР-овской живописной школы, говорил мне: «Думай о себе, найди свою тему, расскажи своим искусством, что тебе плохо: хочешь есть, ты замерз и одинок…» А я как раз был еще полон победоносным духом Армении: я знал три языка, привез с собой из Москвы валюты на целых 500 долларов, в жизни ничего не делал, только учился, кроме того, был влюблен, собирался через год вернуться и отпраздновать свадьбу.

Правда, очень скоро стало очень трудно и пришлось бороться, скрипя зубами и нащупывая ориентиры. Где-то год я просто потратил на то, чтобы изучить историю современного искусства, понять, что же на самом деле там происходило. У нас, в Армении, история заканчивалась Ван Гогом, мы пытались по репродукциям догадаться, как последние 150 лет развивался дух человеческий, как мысль в искусстве развивалась в новые формы. У нас история искусства остановилась на уровне понятия «гений» и презираемой толпы.

Более 20 лет я уже в Берлине, приехал сюда как студент и как гражданин Советского Союза. И сейчас живу и работаю только с родным российским паспортом. Я всегда находился здесь, ощущая, что я здесь временно. Возможно, это свойственно моему поколению, когда не так важно принятие решения: эмиграция или моральный компромисс. Ты можешь находиться где угодно на планете, но жить мыслями и идеями в другой реальности. А сегодня, когда есть скайп, когда коммуникация стала практически бесплатной, вообще становится второстепенным, где ты географически находишься. Мне было ясно, что в Германии я ради дела, я никогда не ощущал себя эмигрантом. У меня не было никаких привилегий в виде статуса беженца или пособия, как у переселенцев, никаких стипендий иностранным студентам не полагалось. Мне приходилось много и тяжело работать. Но я не жаловался.

До взятия армянами Лачинского перевала чувствовалась симпатия к нам. После побед на карабахских фронтах нас стали упрекать сменой роли извечной жертвы. Для большинства все мы остаемся русскими, Запад очень старался разрушить СССР, и Армения имела бонус как христианская страна, как жертва коммунистического режима, которая борется с агрессией Советской армии. Карабахский конфликт вначале не представлялся как этнически обусловленный.

Я продолжал работать над новым гербом Армении, привнося в эскизы свое видение идентичности и желая одновременно представить древнюю Родину как страну, имеющую свою письменность, шрифт и самобытный культурный ландшафт. От прямых символов в виде орла, горы и ленты я решил отказаться в пользу обобщенных и современных носителей визуальной коммуникации – чистого цвета и шрифта. Долго размышлял я и над обозначением «Հայաստան» – как армяне именуют свою страну. «Cтан» просто резал мне ухо своей чужеродностью, это не армянское слово, слишком тюрское. Я был под определенным влиянием Рафаэля Ишханяна, а позже и Александра Варпетяна, начал читать по-армянски, интересоваться связью языка и идентичности. Чем доказывается автохтонность народа, как язык и ментальность связаны с географией?
 

Новый герб состоял из четырех букв и читался звонко и гордо: ՀԱՅՔ. Հайк – как праотец, как первокультура, как общность, а не только как география и обозначение средневековой провинции. Через 10 лет эта идея легла в основу работы нашей группы художников из диаспоры, которые постарались собраться вместе и понять, что армянская культура – основной носитель идентичности, а не география.

Катастрофический 1993 год я переживал страшно, и работы того периода – рисунки, графика и живопись – часто обращаются к мотивам смерти, ранения и разрушения. Первый год в институте, когда я искал себя в том числе и через полное внутреннее открытие и эмоциональную вовлеченность зрителя, был своеобразным самоанализом и одновременно формальным экспериментом исследования для себя границ таких методов, как экспрессионизм и сюрреализм. К последнему странным образом было в Берлине очень пренебрежительное отношение, что сильно смущало меня, поскольку в позднесоветской Армении формостроение Дали считалось верхом воображения, и я долго еще оставался под сильным влиянием отца-сюрреалиста.

Только я интегрировался в образовательный процесс, начал говорить по-немецки, освоился с бытом в новой стране, подошла к концу моя годовая виза – и мне пришлось переоформляться на статус зачисленного студента. Принимали в Берлинский университет искусств два раза в год, и я мог попробовать оформиться как сменяющий вуз и продолжить образование на высшем семестре. Поскольку пригласивший меня профессор Хирзиг бросил свой класс и поехал поднимать из «руин социализма» Дрезденскую академию, было необходимо в первую очередь быть принятым в новый класс. Первый же профессор, к которому я обратился, предложив посмотреть работы, – Клаус Фуссманн сразу же взял меня в свою мастерскую, что избавило меня от сдачи вступительных экзаменов. Это было большой удачей.

В университете преподавали многие именитые художники, например, Базелиц. Но вряд ли кто-нибудь оценил бы более чем Фуссманн по достоинству мой замес любознательности к новому и уважения к традиции. В свои 20 лет я обладал немалой техникой и крепкой академической школой, а «ремесло – это золотой фундамент» – любил повторять Фуссманн, не особо ценивший пустопорожние разговоры об искусстве. С третьей попытки меня приняли на 7-й семестр. Опять я себя показал – мне два года, по сути, оставалось, чтобы собрать множество зачетов и сдать сессии. Творчеством заниматься опять было некогда. Одно из двух письменных исследований – обязательный минимум – я посвятил искусству армянских сюрреалистов на примере работ отца – Саро Галенца, сравнивая их в основном с периодом итальянского маньеризма позднего Возрождения – периода угасания идей гуманизма и веры в гармонию, начала разбойничьих столкновений Тридцатилетней войны.

Фуссманн – один из самых известных в Германии фигуративных художников, пользующийся огромной палитрой техник – от акварели и линогравюры до расписной керамики, опубликовавший не менее 30 книг и каталогов. Человек высокой дисциплины и возможностей, который может себе позволить целый ряд обвинений в адрес системы современного искусства, в том числе обвинение в бюрократизме и уничтожении инакосказания. Он постепенно знакомил нас с целым миром искусства, которого не видно на первый взгляд, одновременно предостерегая, что понимающих живопись на всей этой планете ничтожно мало, единицы. Фуссманн прекрасно знал русскую литературу, иллюстрировал Чехова и познакомил меня с творчеством Исаака Бабеля, о котором я до приезда в Берлин ничего не слышал. Единственная проблема была в том, что нежелание профессора тратить свое драгоценное время на сервильные ритуалы с коллегами сказывалось на его учениках, которым отказывали в стипендиях. А стипендия – очень полезная штука, особенно на период становления молодого художника.

Но думал ли я о будущей карьере в 1993, 1994 годах, когда умирали люди от холода в Армении и соотечественники жили сегодняшним днем, а в город постоянным потоком прибывали беженцы из СССР. Армянских беженцев можно было встретить в общине, а иногда меня приглашали в роли переводчика в полицию или в общежитие для мигрантов. В одном таком огороженном доме под охраной я познакомился с двумя молодыми художниками из Грузии, которые пешком и без документов перешли Альпы, чтобы оказаться на Западе. Часто я был свидетелем тяжелых историй людей, которые перебирались с детьми через пограничные реки; продав последнее имущество на Родине, они последние деньги отдавали каким-то бандитам, которые обещали их привезти в Германию. Позже, когда наши соотечественники вникли в логику предоставления права на пребывание в стране, можно было услышать от них совершенно неправдоподобные истории. Главным было никогда не признаваться, каким маршрутом пролегал твой путь, чтобы не быть депортированным обратно в Польшу. Оказывается, можно напрямую через Севан добраться до немецкого города Росток на побережье Балтийского моря, используя подводную лодку.

Тогда в 1994-м меня посетил в Берлине отец – единственный раз за более чем 20 лет. Он написал на холсте мой портрет, портрет сына профессора Эрдмана и сделал несколько работ на бумаге, разрабатывая тему метаморфозы. В пустынном пейзаже фигура, частично превратившаяся в скелет, частично трансформирующаяся в новую плоть, живая, но в состоянии какого-то анабиоза. Ему очень понравилась Берлинская картинная галерея. Помню, мы с ним ходили по многим музеям и искали не столько вдохновления, сколько каких-то исторических параллелей. В Пергамском музее Берлина были выставлены юбилейные монеты античного Рима с надписью «ARMENIA CAPTA», в том числе золотой с Авророй, закалывающей жертвенного быка.

Отец вскоре после моего отъезда начал преподавать в Ереванском художественном институте, который отделился от театрального факультета и переименовался в Академию. Мотивировал он эту хлопотную деятельность – ежедневное хождение к зданию рядом с каскадом – абсолютно сюрреалистическим аргументом: своей бескорыстной заботой о юных студентах он собирался заработать для меня хорошую карму. Вещь на чужбине абсолютно необходимую. Естественно, и я постарался отплатить ему и организовал переговоры с руководством Берлинского университета для закрепления контактов, налаживания сотрудничества между вузами. Эрдманн – по образованию теолог, как и тогдашний декан университета, рисовал Армению в лучших красках, представляя ее древним памятником под открытым небом. Интерес к сотрудничеству был! Единственное – на вопрос об опыте международного сотрудничества надо было указать на вьетнамских и многочисленных индийских студентов, которых было немало в Ереване, и закрепить соглашение письменно. А для армянского культурного учреждения подготовить соглашение о намерениях, да еще на бланке, да еще и на каком-нибудь общепонятном языке и в течениеи месяца или двух завизировать печатью и переслать адресату – это из области фантастики. Не раз еще проводил я экскурсии по Берлинскому университету для армянских педагогов, предлагал безвозмездно ценное снаряжение в литографскую мастерскую – все впустую. Единственное, что предлагалось Ереваном, – обмен выставками-продажами преподавательского состава…

Концертмейстер Берлинской филармонии ереванец Грачья Арутюнян выступил в том году с инициативой собирать в Германии пожертвования и высаживать вновь деревья в Армении, чтобы востановить леса, вырубленные на растопку в холодные зимы 1992-1993 годов. Для его инициативы «тцаратунк» требовались эмблема, которую я ему разработал, и несколько фотографий из Армении, наглядно показывающих масштабы вырубки. Однако все фотографии, которые ему посылали, не годились в иллюстрации экологической катастрофы. Сочные луга, зеленые горы никак не трогали немецкого обывателя. Познакомился я и с отцом Грачьи – бывшим партийным работником и членом республиканского правительства, однофамильцем первого секретаря ЦК 1988-1990 годов. Возможно, это был первый армянский коммунист, с которым я общался вживую. Ему было что рассказать о прошлом республики и той созидательной работе, которая была проведена «товарищами». Запомнился мне он как человек культурный и умиротворенный, что не всегда относилось к другим партийцам, которых можно было встретить в те годы в приличных гостиницах, передавая что-то в Армению. Новую власть они величали исключительно как «вотжилотнер» – вшивые. Но вспоминаю я их не случайно. Во время пресс-показа на берлинском кинофестивале фильма «Лабиринт», вышедшего на «Арменфильме», режиссер поблагодарил за приглашение и возможность, наконец, искупаться, используя обе руки. Поняли его, конечно, те, кто умеет развести воду кипящего чайника в тазике и поливать себя самого из кружки.

В том же или следующем году перед общиной и многочисленными соотечественниками выступил Первый и Полномочный Посол Республики Армения – Феликс Мамиконян. Посол выглядел элегантно в деловом костюме с платком вместо галстука и подстриженной бородкой. Не запомнить его выступление было невозможно: он потребовал, чтобы все обладатели паспортов СССР в письменном виде поведали ему, кто и как оказался в Германии и по каким причинам не вернулся на Родину. Посольство же будет в индивидуальном порядке решать, кого и какой суммой штрафовать за правонарушение. Аргумент о том, что СССР больше не существует и откуда людям знать о продолжении славной традиции относиться к гражданам как к заложникам, не проходил. Республика Армения – правопреемница Армянской ССР, и она (цитирую по памяти и в переводе) «берет на себя право карать за правонарушения по отношению к прошлому государственному строю». Я лично не был подданным Армении, но не раз ругался с посольскими воротилами судеб и даже ходил в МИД Армении требовать справедливости ради знакомых, которых обирали по-зверски ради любой справки, необходимой, например, для заключения брака.

Зная, какую важную роль играет МИД Германии для популяризации национальной культуры за рубежом, насколько взаимовыгодна эта кооперация для общества в целом, я предложил и «отеческому» МИДу поддержать один из моих первых крупных проектов, над которым я работал в 1994-1996 годах. Это был учебник армянского языка для детей диаспоры. Сам я, как и большинство европейских ровесников, вырос на иллюстрированных книгах (комиксах), а по приезде в Берлин быстро выучил разговорный немецкий благодаря этому виду литературы. Поэтому возникла идея разработать печатную продукцию, доступную и привлекательную именно для детей, живущих за границей. Привлечь их симпатичными героями и обилием визуального материала и потихоньку вводить армянский язык ясными короткими фразами, добавляя язык страны проживания: «Ес հай ем. Ду ов ес? Гнацинк!» Два хронотуриста – мифологический праотец hАйк и инопланетянин – могли поведать нам мифы и сказания и одновременно представлять в книге дошедшие до нас документальные факты (пещера Хор-Вирап, фото римских монет и т.д). Поскольку продукция должна была быть не очень дорогой и выйти в результате на дюжине разных языков: испанский – западноармянский, русский – восточноармянский, английский – восточноармянский и т.д, я разработал техническую методику, которая сначала печатает тираж только в цвете, а черный добавляется позже под конкретный заказ. Общий тираж разбивался бы на небольшие, по 5-10%, выпуски на разных языках по договоренности с разными общинами, которые брали бы на себя реализацию продукции.

Я договорился с аниматорами в Армении, мы разработали типажи героев, нарисовали несколько пробных историй (превращение царя Трдата в кабана и принятие христианства). В 1995 году я объездил пол-Армении и собрал фотографии, беседовал с историками, этнографами и лингвистами, но в результате проект не был реализован. Как всегда, все закончилось похлопыванием по плечу и советом поискать энтузиастов-спонсоров. Оставались иллюзии насчет предпринимательской энергии диаспоры. Но возможно, не нажив седины, убедиться, что исторических соотечественников воодушевляет больше не инвестировать в будущее, а подтереть нос выходцу из соседней деревни – и я отложил проект с учебником до лучших времен.

В 1995 году, когда должно было отмечаться 80-летие Геноцида армян, мы вместе с Элкой Хартман, одной из создателей «Հушаматян» (вы писали об этом сайте, реконструирующем жизнь западно-армянской провинции) – девушке с немецким именем и нордической внешностью, но преданному Армении патриоту, решили привлечь внимание к готовящейся программе отдельным плакатом, придать митингу информационными стендами серьезности и оформить листовки графически. Мы были уже дружной командой – Элке редактировала мою вторую исследовательскую работу об истории искусства акционизма и влиянии чань-буддизма на него. Она также сотрудничала в подготовке каталога к большой выставке в Бохуме и интересовалась искусством.

В оформлении мероприятия я решил использовать деталь скульп­турного фриза с церкви Сурб Хач на острове Ахтамар, строительство которой было начато в 915 году, ровно за 1000 лет до начала систематического уничтожения армян и памятников культуры в Западной Армении. Мы нашли типографию, которая не взяла с нас денег, потому что бюджета у местной общины на искусство никогда не было, даже на отмечание 24 апреля. Чтобы дополнительно сэкономить на производстве цветоразбивных целлулоидных пленок, я вручную изготовил каждый из негативных листов, их напрямую накладывали в типографии на светочувствительные металлические листы для офсетной печати. До 2004-го я не мог себе позволить персональный компьютер, мы не пользовались и дорогущими еще принтерами. Но и от руки подготовленный плакат, и особенно щиты, на которых стояло не что-то компромиссное о вине сгинувшей Османской империи, а прямо в лоб «в память о турецком геноциде армян» и «уничтожение народа, уничтожение культуры», выглядели аккуратно и уверенно. Особенно хорошо это смотрелось на митинге напротив берлинского универмага KaDeWe – самого крупного в Европе и недешевого, куда незадолго до этого вместе с супругой заходил приобщаться к высокой культуре потребления Михаил Сергеевич Горбачев. Еще я сделал оформление сцены в протестантской церкви, где происходили служба и мероприятие с чтением из произведений Верфеля и воспоминаний Лепсиуса, повесив с потолка над сценой огромный крест с надписью ՀԱՅՔ в центре, а сверху и снизу на кресте соответственно: 1915 и1995. Все эти элементы оформления были исполнены мною вручную и, естественно, безвозмездно. Поскольку день памяти Геноцида армян отмечают ежегодно со схожей, практически ритуализированной программой, все щиты, стенды и плакат были задуманы как приспосабливаемые к ежегодной программе. Хоть я и был тогда активно вовлечен в диаспорные будни, однако уследить за своей работой не удалось. Ни одного из элементов в подсобном помещении диаспорного собрания «Հայ տուն» к следующему году не нашлось.

В том же году в помещении общины проводился семинар известным западноармянским литературоведом и философом Грикором Беледяном (Плтяном). Основную идею я понял так: армяне на протяжении трех поколений были свидетелями Геноцида. Дети переживших, родившиеся на чужбине, свидетельствовали молчание родителей. Внукам начали рассказывать деды и бабушки, и они тоже свидетели. А вот сейчас пошло четвертое поколение. Их деды не слышали этих историй, а их отцы слышали только от своих дедов. Вывод: мы теряем самобытность, потому что мы не услышим больше очевидцев. Мой вопрос, почему армянская идентичность должна быть привязана только к Геноциду, а не к факту строительства Армении, к участию в гражданском обществе, в дискуссиях, к членству в политических партиях, вызвал бурную реакцию. «Нет, наша идентичность – это Геноцид!»

Образно говоря, у нас есть АЭС, значит, мы можем создать и свою атомную бомбу – почему нет этих дискуссий в обществе? Нужна бомба или нет – кому мы делегируем принятие подобных решений? Тогда же ведь и Конституция республики принималась. Известная немецкая правозащитница предупреждала нас: ваша Конституция полна резиновых параграфов! Ни одно законодательство мира не предусматривает возможности лишения гражданства из-за факта судебного разбирательства, для возможной диктатуры это законодательство – не преграда. Я даже в порыве гражданского активизма сделал небольшой плакат в коридор общины, призывающий защитить Армению от фашизма. Выдержанный в черно-синих тонах в верхней части знак бесконечности с полукруглыми лепестками превращался в знакомую нам свастику. Под ней – темный город и свет фар автозаков. Совещание правления долго обсуждало, разрешить ли мне повесить плакатик внутри у входа на доске объявлений, подписать ли к нему, что это лишь частное мнение художника, или вывесить рядом объяснительный текст, который некому было написать. В результате мне предложили оставить экземпляр у них, чтобы они обсудили погодя, как долго этому воззванию висеть рядом с приглашениями на концерт и иными объявлениями о развлекательных мероприятиях. После этого я с общиной на дистанции, потому что начал активно заниматься созидательной культурной средой. К ним я хожу нерегулярно, в основном чтобы послушать хитросплетенные истории о том, как патриоты перерезали горло и выбросили из окна единственную проститутку-армянку в персидском публичном доме доисламского Тегерана.
 

Еще в 1995-м прошла важная армянская выставка в западнонемецком городе Бохуме. Ее каталог стал культовым, он до сих пор, наверное, самый полный из немецкоязычных. В нем есть очень важные исследования, связанные с миниатюрой и архитектурой, я по ним делал доклад в университете. Там была статья об отличиях армянской миниатюры и рукописных книг от сопоставимых по эпохе, хороший сравнительный анализ. Армяне ведь к этим каноническим текстам приписывали в колофонах историю, детали: пришлось бежать, не закончив главу, из-за землетрясения или нашествия кочевников; этот нахарар дал денег, а этот обещал, но не дал. И автор извиняется, что в середине книги – плохие чернила, потому что на что было купить качественных. То есть искусство воспринимается как личный долг, это не просто мастерство, но пережитый лично процесс – переписать аккуратно книгу. Точно так же и с нашими армянскими хачкарами. Если посмотреть, почему их так много, но нет двух одинаковых? Рационально было бы сказать, вот это форма каноническая – мы их воспроизводим в следующие 500-1000 лет. Но они все разные, чем-то отличаются друг от друга. Вопрос не в том, чтобы быстро и эффективно сделать дорогой предмет, вопрос в другом – пережить каждый удар зубилом, как молитву. А в ковроткачестве? Почему ковры имеют строгую симметрию, но слева и справа ты видишь неповторяющиеся маленькие фигурки? Потому что это историей записано, люди жили этим повествованием, а не квадратные метры выплетали.

Странным образом, отдел современного искусства на этой выставке был плохо представлен. И в каталоге он очень слабо показан. Конечно, то, что сегодня происходит, сложно описать в историческом контексте, у нас нет еще своей искусствоведческой школы, признанной традиции. .. На выставке были представлены некоторые хорошие художники, некоторые работы из музея современного искусства Еревана поехали в ящиках в Бохум, простояли в них в запаснике и вернулись без демонстрации публике. В том числе работы Галенца – моего дедушки по отцу, одного из основателей национальной армянской школы живописи. За современное искусство отвечал влиятельный в кругах авангардистов мыслитель-отшельник Виген Тадевосян, который указан в каталоге как разработчик концепции выставки, но его статьи, к сожалению, не найти в объемном издании. При частной встрече в том же или следующем году он объяснил мне, что по его замыслу надо было показать, что нам культура не нужна. Стоит воздать ему должное – это получилось убедительно.

Одновременно мы, армяне, очень гордимся городским Музеем современного искусства. В 1972 году, когда в Москве прошла известная «бульдозерная» выставка, у нас открылся независимый музей. Да, в принципе, первый на советском пространстве музей с подобным названием. Но хранилище очень достойных работ – еще не полноценный музей. У нас не было структуры исследования современного искусства. Это видно и по культурной сцене сегодня в Ереване, где после развала СССР мы постепенно восстановили какую-то феодальную структуру, где посты в культурных учреждениях передаются по наследству родственникам. Нет базы профессионалов, которые могут занимать эту должность попеременно и нести отвественность. В принципе, нет ни консенсуса, ни общества, которое может принять их отчет и, например, назначить экспертный совет. Нет культурной среды, способной обсуждать и анализировать в прессе какие-то проблемы. В нашей армянской культуре все делается с абсолютной уверенностью, что мы и так можем всех удивить, что наша культура и так необычайно богатая и редкостная, ее хватит и на завтра тоже.

В Бохуме я очень надеялся увидеть скульптурное изображение богини Анаит из Британского музея, но ее не было, даже копии. Поехал я в Бохум специально к открытию.перед входом один местный художник выкрикивал какие-то требования, как мне показалось, к руководству музея, где проходила выставка. Выставка проходила под покровительством президентов Армении Тер-Петросяна и Германии доктора Херцога, ожидались какие-то высокопоставленные гости, и на открытие публику просто не пустили. Я уже вкусил плод гражданского достоинства, поэтому не стал выискивать знакомых из министерства культуры и пошел на второй день после открытия. Современное искусство было лишь слегка интегрировано в общую экспозицию, а авангардисты Еревана представлены в отдельном помещении – на чердачном этаже бывшей фабрики, через который был проход в соседствующий детский театр. На второй день выставки я нашел в зале экспозиции актуального армянского искусства стол, полный пустых стаканов, но не встретил за тот час, что расхаживал и фотографировал выставку, никого из сотрудников или охраны. Не работало ни одно видео, не было даже аннотаций к работам. Для армян, конечно, престижно оказаться на крупной международной выставке, напечататься в каталоге, но общее настроение было тоскливое. Практически всех художников я знал, костяком был «Третий Этаж» – художники серии выставок новых тенденций, показываемых в фестивальном порядке на верхнем этаже Дома художников Еревана.

За год до выставки в Бохуме я организовал вместе с искусствоведом Татулом Аракяном, которого знал по институту, две выставки в одной из берлинских галерей, открытых бывшим советским номенклатурным деятелем в очень неплохих залах. Первая выставка была посвящена работам центральной фигуры местной сцены Микаила Габриеляна, известного под именем Кики и эмигрировавшего в Лос-Анджелес, а вторая, под названием «Нонконформисты Армении», – представляла в том числе крупноформатные полотна пяти или шести художников.

В том же году, когда проходила выставка в Бохуме, я поехал в Армению собирать визуальный материал для проекта учебника, о котором рассказал выше. Мы с отцом заехали пофотографировать в Татевский монастырь и дальше доехали до Капана, который хоть и сохранял на стенах домов еще свежие следы обстрелов азербайджанской артиллерией и «Градом», но в целом выглядел очень хорошо. Чем-то он напомнил мне Иджеван – окруженный горами советский город-сад. Кроме того, Капан хорошо снабжался электричеством местной гидроэлектростанцией, которую не успели еще разгромить и продать в близкорасположенный Иран как металлолом. Но самое удивительное – в Капане имелся филиал Музея современного искусства! Несколько подобных филиалов были открыты в Армении в последние союзные годы в специально отстроенных музейных помещениях по многим провинциальным центрам. В капанский музей, как в ссылку, отправляли из Еревана почти все работы армянских сюрреалистов, которые закупались министерством культуры, а может быть, и Союзом художников и не соответствовали вкусу директора ереванского музея Игитяна, который гордился полным контролем над своей столичной вотчиной. С собой в Армению я взял 3000 долларов, половину из которых одолжил с целью покупки себе квартиры в Ереване. Однако не решился приобрести недвижимость в Армении и потратил свою половину на приобретение работ современных художников, заложив этим начало своей коллекции. Значительную же часть одолженных мною денег отобрали у меня бравые таможеники на вылете из аэропорта «Звартноц», шантажируя тем, что не пропустят обратно к регистрации через дикую давку пассажиров после получения какой-то закорючки от начальника на бланке декларации.
 

В 1996 году я закончил свое образование в университете искусств. Диплом я сдавал живописью и серией с литографическими монотипами. Два года – с 1995-го по 1997-й – я работал с литографией – техникой высокой печати, когда берется специальный известковый камень, на который наносится рисунок особенными чернилами, химически изменяющими состав камня строго по границам рисунка. Я влюбился в эту технику. Она очень капризная, но с камня можно получить очень качественную печать. До того как появилась офсетная печать, карты и книги печатались с литографского камня. В мастерской университета Берлина, где я учился, обнаружился странным образом сохранившийся один такой камень с подробнейшей картой небольшого местечка под Берлином, датированной 1877 годом. То есть этот камень был свидетелем Берлинского конгресса! Я смотрел на россыпь линий, на обозначения, это были реконструкция потерянной географии, знакомство с ландшафтом, которого больше нет. И я изучал этот камень-карту. С 1877 года не осталось ничего в реальном местечке «Вюстервиц»: ни королевского леса, ни полей сражений, ни этих очертаний озер. Любая карта требует работы фантазии, являясь чисто абстрактной единицей, наглядным пособием для проекций изучающего.

Тогда я часто задумывался над своей идентичностью, увлекался картами, смотрел на них и думал: где лежат границы исторической Армении, где заканчивается право автохтонности, где ядро армян? Между трех озер-морей, между Ваном, Севаном и Урмией? Насколько Киликия является частью Армении или это все же не армянская земля? Не имея возможности повидать землю предков, приходилось прибегать к картам для реконструкции, чаще всего именно к древним, еще хранившим следы нашей цивилизации. Найдя же старую немецкую карту, времен русско-турецкой войны и Берлинского конгресса, когда Армянский вопрос стал предметом европейской политики, я не мог не использовать ее как основу для большой серии.

С самого начала мне захотелось не воспринимать литографию как тиражную графику, а сделать серию автономных концептуальных объектов, где тема и техника переплетаются в общее высказывание. Напечатанные на плотной бумаге в несколько слоев монотипы я кашировал (каширование представляет собой нанесение листа бумаги на любую жесткую основу. – Прим. ред.) на полотна, натянутые на подрамник, и получалась своеобразная нерукотворная живопись, некий фактографический объект. Для первой серии «Потерянный Рай» я использовал самодельные краски, изготовленные из земли, привезенной из Армении. Потом была серия, комбинировавшая печать на бумаге и прозрачном пластике, что давало картам трехмерность, и они как-бы дышали историей. Используя возможность рассматривать печать на прозрачном пластике с изнанки, я вновь комбинировал пластик с печатью на бумаге, получая своеобразные симметричные образы, напоминающие двуглавого гербового орла. Эта серия получила имя «Византия».

Литография – это тяжелая физическая, настоящая мужская работа. Особенно много работ я сделал на тему военной карты. Сначала «Тридцатилетняя война», напоминающая раздробленную на множество островков суверенитета и сфер влияний карту Европы 1640-х годов – эту серию я предпочитаю выставлять в виде креста из отдельных квадратов, обыгрывая получающиеся из-за отличий своеобразные вибрации. Еще была сделана серия «Черный сад», связанная тематически с вооруженным противостоянием в Арцахе. Все эти серии я показал на защите звания «Мастер» в 1998-м уже большой персональной выставкой. В зале площадью 100 квадратных метров были выставлены все вышеназванные серии и последние более абстрактные лито-монотипы, представляющие бесконечное по глубине звездное небо. Звезды я не рисовал, а печатал, используя рисунок на карте. Структуру зодиаков я тоже вывел из внутренней структуры карты местечка под Берлином. Из схемы микрокосмоса вывел макрокосмос, как бы признавая силу Неба после долгих раздумий и мучительного труда, отчаявшись разобраться рационально в «пограничных» ситуациях, и сделал в завершение серии некий барочного вида глобус, со сложной конструкцией и с использованием шпона орехового дерева.

Каждый объект серии имеет небольшой размер – 50×50 сантиметров, они легко комбинируются в большие объекты в выставочном пространстве. В том числе таким объектом в виде большого креста должен был стать экспонат для Всемирной выставки в Ганновере в 2000 году, указывая на 1700-летие принятия христианства. Было неясно, сможет ли Армения участвовать в этой важной международной выставке, найдет ли средства. С 1997 года посол Армении в ФРГ Ашот Восканян, который высоко ценил мое творчество, предложил мне продумать экспозицию как запасную альтернативу официальному павильону. Одним словом, серия из карт часто выставляется мною, и в 2011 году серию «Черный сад» выставляли параллельно на Венецианском Биеннале в армянском Палаццо Зенобио в Венеции в рамках большой европейской выставки «Атлантис».

Но и живопись меня продолжала интересовать не как возможность эффективно выразиться и произвести пафосную продукцию, а как мир, обладающий своей физической реальностью. Я много экспериментировал и с техникой живописи, и с материалами, разработал свой метод построения глубины пространства, используя цвет для разных планов. Я обратил внимание на феномен того, что некоторые краски просто «выпрыгивают» из пространства полотна, и стал использовать этот прием, чтобы вытягивать передний план, что дало мне возможность писать чистым черным в средних планах без потери атмосферы. А еще, возможно, работа с картами отрази­лась на моем цветовосприятии – в картах цвет используют, чтобы обозначить принадлежность или подчеркнуть инаковость. Хотя я и решил защищаться на мастера именно литографиями, я продолжал писать и скорее для себя работал над большой многофигурной композицией. «Послание Бронзино, или Аллегория Любви» строилась по бесчисленным эскизам и сложнейшим сюжетным линиям, раскрывая в бытовой современной уличной сценке аллегорию познания. Герои полотна были мною привлечены из известного полотна итальянского маньериста, которое сегодня хранится в Лондоне.

В том же 1996 году на обзорной выставке в университете, куда традиционно приходят много посетителей, я выставил серию эскизов к многофигурной композиции, и со мной заговорил скромно одетый старичок с седой бородой. Оказалось, что Клаус Мертенс, как он представился, готовит к 25-летию своей галереи в следующем году выставку и хотел бы выставить готовое полотно у себя. Так началось сотрудничество между мной и галереей «Таубе», которое длится уже 15 лет. Сотрудничество с ней не обогатило меня в материальном плане, но открыло мне целый мир немецких художников, известных только специалистам. Позже я сделаю в этой галерее свою первую персональную выставку живописи, которая будет представлена и в персональном каталоге, пока же я выставлялся раз-два в год на групповых выставках.

Кроме творчества в университете, где у меня была своя мастерская, меня пригласили сотрудничать в коллегию реставраторов, где я в течение нескольких лет регулярно в интереснейшем коллективе постигал тонкости этого ремесла и имел возможность немного заработать. Я специализировался по грунтованным поверхностям – это алтари с имитацией мрамора и позолотой, а еще средневековая деревянная скульптура и рамы. Последние для живописца соратники по жизни, поскольку помогают облачить свои работы в доспехи и не дать пространству полотна потеряться в агрессивном окружении реальности. Позже именно мастерство в этом ремесле обеспечит мне экономическую основу для функционирования собственной выставочной площадки в Берлине.

Берлин, 03.05.2013

Давид Непобедимый и его значение в истории армянского народа – ИА Реалист: новости и аналитика

ЕРЕВАН (ИА Реалист). Чем интересна фигура Давида Непобедимого из V века в нашем XXI столетии? Что важного для себя можем почерпнуть из мыслей архаичной, глубокой древности, уже прочитанной и перечитанной? Оказывается, можем и должны, ибо в текущей ситуации нет иного выбора как возвращаться к великим именам прошлого, сесть за невыученные уроки, снова штудировать, ибо столкновения на улицах Еревана, это не просто стычки групп и интересов, а метания в умах и душах, это кризис ценностей вследствие потери ориентиров, поиски себя, поиски нового лица страны, идеи, которую предали, продали и слили.

Между тем, истинными основами, межевыми столбами армянской идентичности и самоуважения являются безмолвствующие, полузабытые имена, являющиеся истинными ориентирами, на которые, по-моему, и стоило бы равняться. Это философы и мудрецы, которые своим примером и трудами заложили основы нашей «мягкой силы». Без них, без знания их трудов, все остальное мало чего стоит. Здания, сооружения без этих имен, да и сама Армения как культурный феномен, как форма без содержания.

Став на путь преемственности от имен и достижений прошлого, мы наконец поймем кто мы, откуда пришли, и что делать, в чем истинная точка силы, уверенно встанем на логические рельсы истории, поймем, где те глубинные, я бы сказал по Юнгу, «архетипические» духовные основы, которые должны быть положены в основу новой национальной идеологии, которой у Армении сейчас попросту нет. Ее украли, лишив нацию исторического горизонта и всеобщего единства целей, чтобы вот так вот, бились люди, шли друг на друга лоб в лоб, ослепленные бациллой взаимной ненависти и невежества.

Между тем, одним из имен, дающих право нам утверждать об исторической беспрерывности и преемственности как народа, о пытливости армянского ума, любознательности и тяги к познанию вопреки обстоятельствам, является имя Давида Непобедимого, человека, приведшего в Армению культуру рационального мышления, мировоззрения свободного от мракобесия и церковной догматики, которая во многом и довела наш народ до точки коллапса, через культивацию нетерпимости к инаковости, неприятия иной точки зрения, иного образа жизни, альтернативного понимания веры.

Жизнь и смерть великого философа Давида Непобедимого тому яркий пример, как сами своими руками без чужой помощи отталкивали и отворачивались от своих достойнейших сынов, но об этом ниже.

Имя философа Давида Нергинаци (деревня, откуда он родом, находится в провинции Тарон), это широко известно, причем больше за пределами армянского мира, чем среди соотечественников. Давида изучают философы, логики, представители наук разных стран, но сами мы, к сожалению, помимо того, что знаем такое имя, мало что знаем о нем, в чем именно заключалось его величие, основы учения, в чем его заслуги перед мировой философией, а также собственным народом. Чтобы все это понять и осознать, следует в двух словах описать время, в котором он жил и контекст событий, сопровождавших его жизнь и творчество. Тогда станет ясна истинная ценность его трудов, корпус идей и стратегическое видение, с невероятным трудом, продвигаемых этим уникальным в истории армянского народа, мыслителем. Достаточно сказать, что в следующие века армянские философы во-многом лишь дополняли и совершенствовали Давидовы разработки.

Итак, начнем, но с событий до Анахта (Непобедимого), с древней эллинистической Армении.

Начало философской мысли в Армении

Известно, что любовь к мудрости, она же Φιλοσοφία по-гречески, как род деятельности, занятий, зародилась «одновременно» по глобальным историческим меркам, конечно, в нескольких непересекающихся точках мира: в Индии (Будда), в Персии (Зороастр), в Китае (Лао-Цзы), в Палестине (Ветхозаветные пророки Илия, Исайя, Иеремия) и в Древней Греции. Последняя нас интересует более остальных.

В 500-е годы до н.э. на островах Эгейского моря, в прекрасной Элладе у истоков философии стояли: Фалес, Пифагор, Сократ, Демокрит, Платон и Аристотель.   

Именно оттуда, из Древней Эллады «любовь к мудрости» как род занятий «приплыла», найдя себе еще одно пристанище и благотворную почву в предрасположенной для философствования, стране, Армении, причем «приплыла» не одна, а вместе с многосторонней культурой эллинизма. Так, согласно источникам, армянский царь Тигран II (Арташесид) и его сын Артавазд (I в до н. э.) покровительствовали философам и поэтам, что могло бы характеризовать этих правителей как личностей, которым явно не были чужды этические размышления и тяга к абстрактной мудрости. Например, по сообщению Плутарха, царь Артавазд, писал по-гречески целые трагедии, исторические труды и свои речи. Боги армянского пантеона зачастую отождествлялись с греческими: так, высшее армянское божество — Арамазда отождествляли с Зевсом, богиню-мать Анаит — с Афродитой, бога войны Ваагна — с Гераклом и т. д. Вместе с эпохой эллинизма в Армении начали появляться города, городское строительство, здания и сооружения в греческом стиле. В храмах воздвигаются статуи богов и обожествленных царей. Яркий пример тому — языческий храм Гарни (I в. н.э.), построенный царем Трдатом I. 

Известно, например, что Тигран II был вообще сторонником заселения армянских земель представителями иноязычных народов, что во многом, кстати, привело позитивному взрывному развитию царства (тут для сравнения вернусь к сказанному выше, о культивации отторжения инаковости в Армении в период христианства).

Таким образом, благодаря династии Арташесидов в древнейший период в Армении значительное распространение получили идеи греческой философии, наиболее передовой на то время, да и не только ее, с эллинизмом в Армению пришла эстетика строительства городов, нового быта, да и сам греческий язык, на котором распространялось самое передовое знание того времени.

Ко двору Тиграна стекались греческие деятели культуры и философии, бежавшие от гонений римлян. Так, при дворе жил и проводил философские исследования известный на то время Метродор Скепсийский, по словам Плутарха «муж многоученый», написавший в Армении сочинение о разуме животных. Он же написал историю царствования Тиграна II. О степени доверия царя к философу Метродору говорит тот факт, что последний был допущен даже к свершению актов правосудия, а споры, которые рассматривал он в дальнейшем не подлежали обжалованию и пересмотру, настолько высок был авторитет этого философа. Но, далее, вследствие деспотичного и своенравного характера Тиграна, что не секрет, его интриг с Митридатом Евпатором по вопросу места дальнейшего служения мудреца, Метродор был умерщвлен, по одной из версий по приказу Тиграна, при этом похоронен был им же, с большими почестями.

Можно упомянуть также Амфикрата Афинского, бежавшего из Афин ритора при дворе Клеопатры (не Египетской) — царицы Армении, о котором говорит Плутарх. Амфикрат бежал сначала из Греции в Селевкию, но оттуда перебрался в Армению, где по преданию, со временем, умер от голода вследствие долгого добровольного воздержания от приема пищи. Странные, однако, вещи иногда позволяли себе философы в то архаичное время, непонятные сейчас.

Увы, письменных памятников, характеризующих степень развития эллинистической мысли в Армении, не сохранилось, что является наглядным примером того, как отрицательно отразилось отсутствие своей письменности, особенно учитывая, что греческим языком в Армении владели только избранные представители элиты, которые только и могли позволить себе нанять преподавателя греческого или отправить своего отпрыска учиться в Элладу. 

Отличительной чертой философии периода армянского эллинизма является то, что она не возвышалась над армянской классической рабовладельческой философией, так как таковая в Армении просто не возникала в связи отсутствием в Армении рабовладения как исторической формации, впрочем, также, как избежала она и такого периода как варварство. Итак, эллинистическая Армения представляла собой страну, находящуюся в поисках своей идеологии, своего пути, хотя и имела свой пантеон богов, наравне с греческими и персидскими, имела свои традиции, мифологию, уклад, многое из чего дошло до нас в неизменном виде и применяется нами.

С принятием христианства и последовавшим за эти м созданием национальной письменности на армянском языке появились ранее недоступные и более того, неизвестные литературно-художественные и научно-философские произведения. Мало какие народы могли похвастаться таким ценным приобретением как собственная письменность, переводами не только религиозно-догматических трудов, но и источников рационального знания. Особо следует выделить, что в V-VI вв. на армянский были переведены труды античных философов — Аристотеля, Платона, Зенона, Филона Александрийского и др. Достаточно сказать, что некоторые из этих трудов сохранились лишь в армянском переводе («Определения» Гермеса Трисмегиста, «Апология» Аристида, некоторые трактаты Филона Александрийского).

Эти факты говорят о стратегическом мышлении, понимании где находятся точки силы, в каком направлении «двигать национальный ковчег», в сторону культуры, знаний, просвещения, открытости языкам и народам, а не стимулировании миграции из страны по странам и весям.

На фоне развития христианства не только как религии, но и как института политического, философия начала приобретать все больше религиозный оттенок. Широкое распространение получило учение философа-теолога Августина Аврелия, мысли которого были переняты не только церковью, но и в целом средневековым обществом. Богословские установки начали играть все более доминирующую роль, оттесняя философские школы эллинистического типа с их традициями рационализма, тяги к познанию и чистого логического мышления, не смешанного с установками религиозной догматики. Эпоха классической греческой философии начала постепенно подходить к концу. В Византии императором Юстинианом была ликвидирована знаменитая философская школа («Ликей»), основанная еще самим Аристотелем. То есть наравне с формированием христианства шел повсеместный процесс крушения античного мира, Рим оказался в руках вторгшихся варваров (гуннов).

Именно на этот драматический период, пришлись годы жизни и творчества классического византийского философа Давида Непобедимого, который, будучи армянином по происхождению, оказался последним «греческим философом» в эпоху поднимающего голову религиозного мракобесия и варварства кочевых народов, заполонивших Европу.

Впоследствии, в зрелом возрасте Давид возвращается в Армению, но об этом, во многом драматическом, этапе его жизни и деятельности чуть ниже.

Учение Давида Непобедимого

В раннехристианской Армении конкурировали два основных противоборствующих философских течения: одно, связанное с апологетикой христианства, а второе, не связанное с ней, скорее выражающее взгляды светских кругов феодального общества, продолжающее традиции эллинизма, к которым безусловно принадлежал Давид Непобедимый.  

Давид был убежденным представителем Александрийской школы философии, которая придерживалась рационалистического, научного обоснования этических установок, потому Давида волновали такие вопросы, как логика, математика, познаваемость мира, этика, то есть вещи рассудочные, структурированные и непротиворечиво следующие один из другого в последовательности: Чувствительность, Фантазия, Мнение, Логика, Мысль, которые ведут к высшей форме познания — рассудочному. Это означает, что по Давиду процесс познания является движением от опыта к рассудку, к науке наук — к философии. Напомню, что официальной церковью столь высокий статус философии не принимался, как и познаваемость мира вообще.

В Армении проблемами логики, математики и этики и до, и после Давида занимались также другие философы: Месроп Маштоц (арм. Մեսրոպ Մաշտոց), Езник Кохбаци (арм. Եզնիկ Կողբացի), Давит Керакан (арм. Դավիթ Քերական) и Мовсес Хоренаци (арм Մովսէս Խորենացի), но Анахт оказался на несколько порядков выше и фундаментальнее, шире по охвату. Он доказал несостоятельность религиозной позиции непознаваемости мира связав познаваемость с нравственным совершенствованием человека. Логика его рассуждений была такова: хотя Бог и непознаваем, но изучая его творения, наблюдая упорядоченность мира, мы посредством мышления приближаемся к нему.

«Господь подарил философию для украшения души человеческой. Свои познавательные способности человек приукрашает посредством теоретической философии, а животные страсти присмиряет практической философией, чтобы из частных мнений не пришли бы к ложному знанию и не допустили бы совершения зла», — говорил Анахт.

Невидимое легко становится познаваемым через изучение того, что видимо. Бог же, вне времени и пространства, неизменная первопричина движения. Следовательно, начав познание от материальных единичных сущностей, а далее познавая формы нематериальные, можно подойти к познанию божественных сущностей. Сообразно этому следует изучать и науки в следующей последовательности:

1. Физика — изучает мир вещей.
2. Математика — соотношение вещей и их чистых форм, символов.
3. Богословие — метафизика, то есть что-то за пределами физики, нематериального.

Давиду удалось найти решение, как непротиворечиво связать свободу выбора и познания (что отрицалось теологией), с установками официальной догматики в части признания верховенства божественного начала.

Очень важным у Давида был тезис категоризации мира вещей именно в человеческом рассудке, их свойств, которые на самом не в самих вещах, а в человеческом рассудке. Дело в том, что религиозная апологетика, особенно дохристианская, стояла на позиции придания вещам свойств, их обожествления, сакрализации. Давид же, не признавая категории как внутренних свойств вещей, справедливо полагал, что свойства и категории, лишь формы мышления, а не вещей, мир сам не содержит категорий, это мы его так структурируем для своего восприятия.  Говоря по-иному, познавая вещь, познаем себя, свои способности.

Но, с другой стороны, по Давиду, если нет человека, человеческой общности свойств, то нет ни вида, ни пол., т.е. если нет частного, то нет и общего, нет имени без его носителя, т.е. индивидуальный человек первичен. Эту же «номиналистическую» позицию, взятую Давидом у Аристотеля, активно использовали в дальнейшем известные армянские философы-номиналисты Ваграм Рабуни, Иоанн Воротнеци, Григор Татеваци.

Таким образом, подытоживая этот раздел статьи отметим, что логико-методологический принцип познания мира применяемый Анахтом, был отличительной чертой его философии в эпоху царящей вокруг религиозной догматики, отрицающей познаваемость мира. Это принцип позитивного, адекватного восприятия здравым пытливым умом, не «ослепленным» догматическими установками. Может именно в этом заключается его «вина» и причина того, что на родине философ был встречен холодно? Об этом скажем ниже.

Преподавание предметов по Давиду

Давид строит сложную систему преподавания, основанную на всех известных теоретических знаниях времени, ведущих к высшему знанию — философии.

Давид начинает преподавание с простейших знаний, переходя в дальнейшем, к знаниям высшим и сложным. Простейшим знаниям была посвящена система преподавания под названием «тривиум», куда входили три предмета. Тривиум являлся признанной основой средневекового гуманитарного знания и был привнесен им в Армению. В эту систему входили три основополагающих предмета первого уровня:

1. Грамматика (уметь читать и писать)
2. Риторика (способность ясно и понятно выражать свои мысли)
3. Логика (уметь убедительно и непротиворечиво строить суждения).

Успешно сдавшие систему тривиум, переходили к следующему уровню — квадриум, состоявшему сугубо из высших, философских дисциплин:

1. Высшая формальная логика (искусство доказывания)
2. Теоретическая философия (естествознание, математика, богословие), где математика состояла из: арифметики, музыки, геометрии, астрономии (квадриум).  
3. Практическая философия.

По Давиду:

цель логики — познание посредством суждений и умозаключений, доказывание.

цель теоретической философии — осмысление и синтез суждений, умение делать верные непротиворечивые общие выводы из частных фактов.

цель практической философии — справедливость, прикладная мораль, основанная на философии теоретической, ведущая человека и общество к добродетели, к тому, чтоб уберечь человека от зла. Любая добродетель по Давиду выше истины, т.к. не каждая истина ведет к добру, иногда ради доброго дела приходится отойти от истины. Приведем для примера медицинскую правду, всегда ли она к месту? Конечно же, нет. Потому, такой ход мыслей Давида вполне приемлем и востребован.

Давид прекрасно владел всем аппаратом естественных знаний своего времени, и читая тексты понимаешь, что написаны человеком, комплексно оперирующим знаниями, владеющим логикой их внутренней взаимосвязи, хотя и принадлежат эти знания разным областям жизнедеятельности.

Биографические сведения о жизни Давида

Что точно известно о жизни философа — этого «Дон-Кихота» философии, фактически в одиночку отстаивающего культуру чистого логического мышления, не смешанного с религиозным доминированием?

Давид родился 470 году в Армении, в провинции Тарон, в деревне Нергин (Давид Нергинаци). Кстати, из того же Тарона были родом: Егише, Мовсес Хоренаци и сам Месроп Маштоц.

Давид получил прекрасное образование в Византии, в Александрийской школе философии и там был более известен как Давид Армениос.

Вернувшись в Армению в зрелом возрасте, он распространял мирские, светские знания, но встретил церковное сопротивление. Как писал в XVI веке Аракел Сюнеци, ссылаясь на древние источники, Давид столкнулся со многими несправедливостями и гонениями, был вынужден удалиться в северные провинции, где и скончался в монастыре Адрат. Лишь после смерти был оценен его вклад, и он был причислен к лику святых и перезахоронен в родовой провинции Тарон.

Воистину, нет пророка в своем отечестве.

Могила Давида была стерта с лица земли после событий 1915 года.

К слову, как и жизнь Давида, также трагически оборвалась жизнь и его ближайшего друга — знаменитого римского философа Боэция, казненного гуннами.

Судьба наследия Анахта (Непобедимого)

Труды Давида ознаменовали формирование в Армении рациональной философии неоплатонизма, ибо вся предыдущая была богословской, т.е. вместе с Анахтом в Армению пришла наука, изучающая мирскую проблематику и доказывающая познаваемость мира.

Учение Давида стало наивысшей точкой духовной культуры эпохи раннего феодализма в Армении. Его труды сыграли определяющую роль для формирования философского терминологического аппарата в древнем армянском языке при переводах с греческого языка.

Он оказал огромное влияние на философов последующих веков. Нижеперечисленные мыслители и школы активно и эффективно оперировали категориальным аппаратом Давида, так:

Анания Ширакаци (610-685) преподавал по системе тривиум и квадриум.

Григор Магистрос (990-1059) после двухлетнего исчезновения армянской теоретической мысли вследствие арабского нашествия, смог вернуть интерес к греческой философской традиции и древнеармянской мысли в лице Давида и натурфилософии Анании.

Ованес Саркаваг (1045-1129) развивал физические, математические и эстетические подходы Давида.

Семинарии провинции Санаин и философские школы Ани и Ахпата – включали в свою обязательную программу Аристотеля, Филона Алекесандрийского, Порфирия и Давида Непобедимого.

В дальнейшем, начиная с ХII века начинается воистину победоносное шествие Давида по университетам высшего порядка, монастырским школам, дойдя в ХIII-ХIV веках до пика, когда его труды тиражируют, вывозят в Киликию, общины в иных странах, где спасшиеся от монголо-татарского ига, армяне открывали свои центры образования.

Ваграм Рабуни (ХIII), Ованес Воротнеци (1315-1386), Григор Татеваци (1346-1409) развивают логическую и познавательную теории Давида.

Авторитет Непобедимого считался столь бесспорным, что даже в богословской полемике с католическими миссионерами, массово пришедшим в регион и даже ими самими, миссионерами применялся его логический аппарат доказывания. Так, доминиканские апологеты Бартоломей Болонский (умер 1333) и Петр Арагонский (умер 1347), открывшие в Армении свои школы, использовали идеи Давида как источник полемики.

Рубен Киракосян. Фото: личный архив

Сами армянские мыслители, вооруженные логико-методологическим аппаратом Анахта, боролись и с католическим миссионерством, и с татарским нашествием, защищая конфессиональный суверенитет от Ватикана и Авиньона.

Давид оказал влияние на философию эпохи просвещения в Армении (XVII-XVIII).  Симеон Джухаеци (умер 1657), Симеон Ереванци (1710-1780) возродили интерес к трудам Давида в новых условиях. Его труды были опубликованы в Константинополисе (1731) и Мадрасе (1797), где действовали первые армянские типографии.

Выводы

1. Давид является основателем естественно-научного и логико-методологического метода познания в Армении, оказавший колоссальное влияние на философские учения средневековой Армении, а также на научно-педагогические подходы в университетах и монастырях Армении.

2. Его работы, и переводы на армянский трудов античных философов, помогли Армении выйти из узких рамок церковной догматики, что было архи-важно и дало возможность не закупоривать развитие знаний в рамках церковной монополии.

3. Влияние Давида на развитие армянской философии неоценимо, благодаря ему философское знание в Армении выделилось в отдельное светское направление, обретя статус науки со своим неповторимым стилем.

4. Его работы пропитаны подходами, уходящими из его раннего средневековья корнями в античную греческую философию. Т.е. говоря по-иному, он, одновременно представитель и античной и средневековой мысли.

5. Вследствие указанных причин Давид не нашел теплого приема на родине, но творил и писал свои труды на армянском языке, вопреки неприятию со стороны институциональных современников.

Заключение

Наши далекие предки выстояли благодаря таким масштабно мыслящим личностям и критически мыслящим философам, которые вопреки внутреннему феодально-сословно-церковному сопротивлению, создали национальный ценностный ряд, ту самую «мягкую силу», дающую сегодня каждому из нас право идентифицировать себя как представителя этноса – носителя древней культуры, что будем доказывать и отстаивать и главное учить и учиться самим, ибо современная история не оставляет нам выбора другого.

Рубен Киракосян — философ, почетный адвокат, президент русско-армянской ассоциации юристов «АРМРОСТ», специально для ИА Реалист

История АрменииАрмянская философияАрмянский вопрос

Армянский – английский Значение слова «архитектура»

Армянский.Английский-Словарь.Помощь | Англо-армянский словарь

Это не просто обычный англо-армянский словарь и армяно-английский словарь. Этот словарь имеет самую большую базу данных значений слов. Он не только дает вам значение слова с английского на армянский и с армянского на английский, но и дает значение слова с английского на английский вместе с антонимами, синонимами, примерами, родственными словами и примерами из ваших любимых телешоу. Этот словарь поможет вам быстро найти перевод с армянского на английский, перевод с английского на армянский. Он имеет более 500 000 значений слов и продолжает расти. Этот англо-армянский словарь также предоставляет вам приложение для Android для использования в автономном режиме. Словарь имеет в основном три функции: перевод английских слов на армянский, перевод армянских слов на английский, копирование и вставка любого абзаца в поле «Reat Text», затем нажмите на любое слово, чтобы получить мгновенное значение слова. Этот веб-сайт также предоставляет вам английскую грамматику, TOEFL и наиболее распространенные слова.

Список блогов

Тема Мудрые Слова

Выучите более 3000 общеупотребительных слов

Смешно (զվարճալի) :: это было чертовски смешноМех (մորթեղեն) :: Активисты нацелились на магазин модной одежды Hartleys из-за небольшого количества одежды с воротниками из кроличьего мехаМебель (կահույք) :: По краям комнаты были предметы мебели вроде столы и несколько стульев. Далее (հետագա) :: Закон Техаса не продвигает никаких законных интересов штата, которые могли бы оправдать его вторжение в личную и частную жизнь человека. Будущее (ապագա) :: С социальной точки зрения это идеальное место для получения познакомиться с людьми, которые могут стать друзьями или даже будущими партнерами

Выучите распространенные слова GRE

Принуждение (բռնադատում) :: это не было рабством, потому что не применялось принуждение. Cogent (ճնշիչ) :: Читатели, которые достаточно заботятся о том, чтобы отправить мне по электронной почте убедительный и взвешенный ответ, конечно, всегда будут восприниматься серьезно. личное дело глубокий мыслительный блюз, смешанный с более мрачными регистрамиПознавательный (իմացական) :: Она может хотеть верить вам, когда вы говорите это, но она не может умственно и когнитивно неспособна осмысленно обработать эту идею Дуршлаг (քամոց) :: Несоответствующие цветные плитки и зеркала в позолоченных рамах украшают стены, а эксцентричная люстра сделана из венчиков, половников и дуршлагов

Учим слова каждый день

Ваши любимые слова

В настоящее время у вас нет любимого слова. Чтобы сделать слово любимым, нужно нажать на сердечко
кнопка.

Ваша история поиска

У вас нет ни слова в истории поиска!

Все ссылки на словари

• Англо-африкаансовый словарь
• Англо-албанский словарь
• Англо-амхарский словарь
• Англо-армянский словарь
• Англо-азербайджанский словарь
• Английский до басского словаря
• Английский до белорусского слоя
• Английский до боснийского словаря
• Английский до булгарского словаря
• Английский до каталанского дектора.
  
• Англо-китайский словарь
• Англо-корсиканский словарь
• Англо-хорватский словарь
• English to Czech Dictionary
• English to Danish Dictionary
• English to Dutch Dictionary
• English to Esperanto Dictionary
• English to Estonian Dictionary
• English to Filipino Dictionary
• English to Finnish Dictionary
• Англо-французский словарь
• Англо-фризский словарь
• Англо-галисийский словарь
• Английский к грузинскому словарю
• Английский до немецкого словаря
• Английский до греческого словаря
• Английский до гаитянского словаря
• по английскому языку.
• Англо-хмонгский словарь
• Англо-венгерский словарь
• Англо-исландский словарь
• English to Igbo Dictionary
• English to Indonesian Dictionary
• English to Irish Dictionary
• English to Italian Dictionary
• English to Japanese Dictionary
• English to Javanese Dictionary
• English to Kazakh Dictionary
• Англо-кхмерский словарь
• Англо-корейский словарь
• Англо-курманский словарь
• Англо-киргизский словарь
• English to Lao Dictionary
• English to Latin Dictionary
• English to Latvian Dictionary
• English to Lithuanian Dictionary
• English to Luxembourgish Dictionary
• English to Macedonian Dictionary
• English to Malagasy Dictionary
• Англо-малаяламский словарь
• Англо-мальтийский словарь
• Англо-маорийский словарь
• Английский до монгольского словаря
• Английский для бирманского словаря
• Английский до норвежского словаря
• Английский до пашту.
  
• Англо-румынский словарь
• Англо-русский словарь
• Англо-самоанский словарь
• Английский к сербскому словарю
• Английский до Шона Словарь
• Английский до Синхи.
  
• Англо-испанский словарь
• Англо-сунданский словарь
• Англо-испанский словарь
• Английский к шведскому словарю
• Английский для таджика.
• Словарь с английского на коса
• Словарь с английского на идиш
• Словарь с английского на йоруба
• Английский до зулу. Англо-каннадский словарь
• Англо-тайский словарь
• Англо-уэльский словарь
• Англо-арабский словарь
• Англо-малайский словарь
• Англо-непальский словарь
• Англо-пенджабский словарь

Архитектура — Арменияфест

Архитектура прошлого, настоящего и будущего Армении — RTF

Каждое сооружение, созданное человеком, имеет свое назначение. Архитектура возникла, когда люди начали изменять свое окружение, чтобы удовлетворить свои потребности. В этой статье мы сталкиваемся с прошлым, настоящим и будущим архитектуры Армении и с тем, как архитектура менялась в разные периоды. Город Армении с зарегистрированной историей, насчитывающей более 3500 лет, является домом для одной из древнейших цивилизаций мира. Эта архитектура имеет некоторые уникальные черты и византийские, персидские и исламские влияния.

Хронология городской архитектуры Армении _©Автор-Абирами елангован

Республика Армения окружена сухопутной границей на западе с Турцией, на севере с Грузией и на востоке с Азербайджаном. Современная Армения намного меньше, чем древняя Армения, которая когда-то простиралась от Черного моря до Каспийского моря и от Средиземного моря до озера Урмия в современном Иране.

Общие архитектурные элементы

Армянская архитектура отвечает своей истории и географическому положению. Захватывающие дух религиозные здания и монастыри являются классическими шедеврами. Церковная архитектура считается первым национальным стилем, с отличительной чертой. Кроме того, с точки зрения концепции планирования пространств, архитектурные инновации замечательны. Объединяющими чертами армянской архитектуры являются хачкар и коническая крыша. В армянских монастырях хачкар представляет собой украшенный хачкар прямоугольной формы с массивной крестообразной скульптурой в центре.

Хачкар _©attarmenia.com

Другим важным элементом дизайна является конусообразная крыша с центральным пространством. Коническая крыша отличала армянские церкви от других восточноевропейских церквей. Этот элемент также реагировал на климатические условия зимнего сезона в Армении. Эта вершинная структура также выступает в качестве доминирующего элемента в религиозном здании, так что ее видно за мили.

Армянская церковь с конической крышей _©architectureofcities.com

Дохристианская архитектура

Существует факт, что история архитектурного развития Армении ведется только на одном типе здания (т.е.) церкви. Это поднимет вопрос, означает ли это, что в Армении нет другой архитектуры до христианства, ответ — нет. Есть свидетельство того, что сильные архитектурные традиции с использованием камня под влиянием греко-римского искусства развивались до того, как была построена первая церковь.

Полный эллинистический стиль 1 века н.э. позднего Храма Гарни известен тем, что в качестве строительного материала в нем использовался резной камень. Он был построен с учетом концепции сакральной нумерологии и геометрии. Храм высокий с вертикальными подчеркивающими элементами и содержит небольшие внутренние помещения.

Внешний вид храма Гарни _© wallpaperflare.com

Период формирования (с четвертого по седьмой век)

Каковы отличительные черты армянской церкви? Прежде всего, каждая церковь строилась только из камня. Древесины было мало, что ограничивало ее использование в средневековом армянском строительстве. В период формирования концепция планирования ранней церкви представляла собой простые базилики, но с боковыми апсидами. В VII веке в Армении возникали церкви централизованного планирования. Купол на парусах стал определяющей архитектурной особенностью армянских церквей между шестым и шестнадцатым веками. После этого арабское вторжение и завоевание Армении в середине седьмого века резко разрушило процветающую архитектурную культуру в ее зените.

Возрождение Багратидов (с девятого по одиннадцатый век)

С 9 по 11 века армянская архитектура возродилась под покровительством династии Багратидов, при этом большая часть строительства велась в районе озера Ван, включая как классические формы, так и новые изобретения. Внезапная потеря политической автономии, вызванная ослаблением Византийской империи Армянского царства и неизбежным падением, произошла с приходом турок-сельджуков в середине одиннадцатого века.

Расцвет монастырей (с двенадцатого по четырнадцатый век)

Армянская династия Закаридов обеспечила необходимую безопасность для расцвета архитектуры, а также создания и роста массивных монастырских комплексов. Монастыри были образовательными учреждениями, и в этот период была написана большая часть средневековой армянской литературы. В период монастырей возникло процветающее множество монастырей, таких как монастырь Сагмосаванк, монастырь Ахтала, монастырь Каймаклы, монастырь Кечарис и монастырь Макараванк.

Интерьер монастыря Ахтала _©wikimedia.org

Семнадцатый век

До семнадцатого века новых построек не было, а старые практически не ремонтировались. Окончательное национальное возрождение под властью Сефевид-шаха произвело ряд новых построек, возникших в семнадцатом веке. Церкви Мугни и Шогакат являются двумя яркими примерами в Великой Армении, как и церкви Новой Джульфы. В семнадцатом веке было построено несколько новых церквей, это последний величайший период классического армянского строительства.

церкви Мугни _©hyurservice.com

Армянская архитектура (с девятнадцатого по двадцатый век)

Приход русских в Армению в девятнадцатом веке оказал значительное влияние на архитектуру. В этот период было построено большое количество архитектурных чудес, так как в настоящее время здание является частью Турецкой Республики. Поскольку армянские постройки того периода были сложены из черного туфа, они были в основном черными.

Изображение 7 _ Вид из старого Гюмри_© flickr.com

Современная архитектура

Действительно, было бы трудно определить религию, которая возникла полностью сама по себе, не заимствовав определенные традиции из прошлого. За пределами страны армянская диаспора внесла свой вклад в строительство сакральной архитектуры и церквей по всему миру. Армения, известная своими средневековыми церквями и каменными сооружениями, теперь стала домом для современных проектов, которые переосмысливают традиционные методы строительства и организационные принципы. Сегодня современные архитекторы экспериментируют с открытыми конструкциями и пробуют разные материалы. Глубокие корни в традиционной архитектуре оказывают очевидное влияние на современную и современную архитектуру мира.

целостность сельской эстетики в сочетании с современной архитектурой_©Photo-Ieva Saudargaite

Будущее архитектуры Армении

Будущее Армении, похоже, имеет некоторые новые представления о будущем архитектуры. MVRDV — архитектурная фирма, представившая футуристическое видение самодостаточной Гагаринской долины в Армении. Он готов стать идеальным местом для устойчивого сельского хозяйства и экотуризма, а также принять новое поколение людей. Правительство намерено предоставить федеральную помощь для устойчивого сельского хозяйства и надеется на развитие туризма в этом районе.