Пальчиковая гимнастика «Сидит белка на тележке»

«Сидит белка на сосне, улыбается весне»

Феномен «наивного романа» до сих пор изучен и описан довольно слабо, потому что даже очертить его не так-то просто: с одной стороны он граничит с эго-документами, с другой — с графоманией. К тому же подобных уникальных произведений в истории отечественной литературы относительно немного. Тем интереснее знакомиться с редкими образцами, дошедшими до нас благодаря счастливым случайностям и энтузиазму неравнодушных людей. В числе таких примеров — роман и дневники Домны Жунтовой-Черняевой.

Домна Жунтова-Черняева. Барщина. Народный роман. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 1999

Домна Ефимовна Жунтова-Черняева родилась в крестьянской семье под Смоленском в 1893 году. Ее первый муж воевал за белых и пропал где-то на фронтах Гражданской, второго мужа расстреляли в 1938 году — супруга долго считала его пропавшим и смирилась с гибелью только много лет спустя, когда получила справку о реабилитации. Во время войны она работала в яслях и госпиталях, потеряла приемного сына — и с этой трагедией не смирилась уже до самой смерти в 1981 году.

В общем, печальная, полная бед и тягот, но в целом весьма типичная для первой половины ХХ века судьба. Биографических данных, которыми мы располагаем, недостаточно для того, чтобы понять, откуда в Домне Ефимовне взялась страсть к литературе и писательству, что ею двигало и что ее вдохновляло. Эта страсть выглядит вдвойне странно: во-первых, потому, что быт в крестьянской семье начала прошлого века, мягко говоря, не располагал к литературному творчеству, а во-вторых, все образование Домны Ефимовны ограничивалось тремя классами сельской школы. Тем не менее она с детства активно вела дневники, писала стихи и рассказы, а в сознательном возрасте принялась за главное дело своей жизни — роман «Барщина».

Вообще говоря, историей в жанре «выходец из рабочих/крестьян всю жизнь писал дневник, а потом этот дневник обнаружили» сегодня уже мало кого можно удивить. К нашему всеобщему счастью, дневники, личные архивы и прочие эго-документы сегодня как никогда популярны — именно поэтому существует, например, прекрасный проект «Прожито» (во многом этот тренд и сформировавший) и много других менее крупных начинаний. Благодаря усилиям исследователей сегодня нам доступно множество уникальных (и чаще всего безумно интересных) документов, в которых простые люди из недавнего прошлого в меру сил и способностей фиксируют окружающую действительность.

Но то — документы и дневники. Которые, как бы сказать, не совсем по ведомству «Горького» — рассказы о них мы лучше оставим упомянутому «Прожито». Другое дело — полноценный наивный роман. Такие литературные артефакты можно по пальцам пересчитать.

Д. Е. Жунтова-Черняева с мужем Василием Филипповичем Черняевым и дочерью Грушей. Муж в военной форме перед уходом на фронт. Лепсинск (Семиречье). 1914 г. Фото: «Русский мiръ» 

Тут, правда, возникают трудности скучного терминологического характера, потому что не так просто понять, что это вообще такое и чем наивный роман отличается, с одной стороны, от того же корпуса мемуаров и дневниковых записок, а с другой — от заурядной графомании, в которой и сейчас недостатка нет, и сто лет назад не было. Какого-то единого канона тут не существует, зато есть спектр авторитетных мнений, на которые нам только и остается что ссылаться. Многие из них приведены, например, в статье фольклориста Сергея Неклюдова, которая предваряет вышедший в 2001 году сборник «Наивная литература: исследования и тексты». Автор, например, отмечает, что четкой границы тут и нет — «наивная литература не отделена непроходимым барьером от сопредельных ей форм», — а само видение «наивности» разными исследователями всегда субъективно. Тем не менее специалисты, отдавая себе отчет в размытости границ предмета, друг друга все-таки как-то понимают. Попробуем и мы.

«Речь идет о произведениях, — пишет Неклюдов, — силящихся, но не могущих стать литературой; произведениях, которые именно с литературной точки зрения словно бы „хромают на все четыре ноги”. Такая „недолитература” наивна в том же смысле, в каком наивен ребенок, пытающийся изобразить взрослого».

Еще одно ценное наблюдение заключается в том, что «наивные» авторы используют русский литературный язык как иностранный, они не пользуются им в повседневности — отсюда и специфическая «хромота». Но все же такие произведения не попадают в орбиту большой литературы не только потому, что они какие-то «не такие», но и потому, что их авторы часто не имеют никакого представления о том, как, собственно, в эту орбиту вообще попасть — да и интенции такой у них обычно нет. В этом, кстати, одно из неочевидных и необязательных, но характерных отличий наивной литературы от аутсайдерской: писатели-аутсайдеры могут быть очень хороши в деле самопродвижения — благо овладевающие ими идеи часто кажутся им не просто важными, а достойными мирового признания. Характерный пример — один из наших недавних героев по фамилии Коновалов, который, очевидно, приложил немало усилий и вложил немало средств, чтобы несколько изданий его невероятной и невыносимой книги увидели свет. Что до наивных авторов, то все, что связано с самопрезентацией, им, как правило, чуждо — им есть, что сказать аудитории, они могут напрямую обращаться к ней, но вот заботиться о публикации и тиражах они станут навряд ли.

Фольклорист Михаил Лурье в своей статье «О феномене наивного сочинительства» указывает на то, что многих «наивщиков» мы знаем только благодаря тому, что рядом с ними однажды появились люди из «большой культуры», которые их поддерживали, вдохновляли на написание текстов или передачу их в руки специалистов — короче, оформляли «культурный заказ». Кого-то на написание мемуаров сподвиг внук-фольклорист, кому-то публиковаться посоветовали случайно подвернувшиеся журналисты и этнографы. Для Домны Жунтовой-Черняевой это тоже справедливо — она, по замечанию цитирующего ее Лурье, стала писать, выполняя «совет и просьбу Фурманова и Павла Петровича Бажова, с которым встречалась».

Д. Е. Сидорова (слева) со вторым мужем Александром Никифоровичем Сидоровым, дочерью Грушей и приёмным сыном Васей. Тюмень. 1920 г. Фото: «Русский мiръ» 

Так что было бы прекрасно, если бы у каждого наивного автора был свой агент, ангел-хранитель, случайный благодетель — кто угодно, кто мог бы открыть этого человека миру, потому что сам человек, как правило, не справляется, да и смысла в этом не видит. В случае с Домной Жунтовой-Черняевой таких «агентов» было сразу несколько. Первыми, как уже было сказано, оказались Фурманов и Бажов. Второй — с разницей почти в век — оказалась внучка писательницы Ольга Щербинина, культуролог и публицист из Екатеринбурга. Именно благодаря ее усилиям — предпринятым задолго до того, как публикация и исследование дневников и частных архивов перестали быть уделом специалистов и превратились в гуманитарный тренд — творчество Домны Жунтовой-Черняевой не оказалось забытым и дошло до нас в каких-то иных формах, помимо хранящегося в Пушкинском Доме рукописного оригинала. В одном из своих текстов, благодаря которому мы и заинтересовались фигурой Домны Ефимовны, Щербинина пишет:

«Сколько себя помню, моя бабушка всегда что-то писала в школьных тетрадках, склонясь над старинным дубовым столом. <…> Много она написала стихов — пятилетним ребёнком в детском саду я, помню, декламировала: „Сидит белка на сосне, улыбается весне”, — и заключала: „Написала бабушка”».

Лет двадцать назад Щербинина много писала о Домне Ефимовне, перепечатывала фрагменты ее романа и дневника, способствовала их публикации в журналах — например, в журнале «Родина» за 1995 год или в журнале «Живая старина» за 2000 год. Последнюю ссылку мы, кстати, всячески рекомендуем к ознакомлению, потому что там половина номера посвящена текстам «Наивной литературы» с уже упоминавшейся вступительной статьей Сергея Неклюдова и множеством примеров прозы и стихов. А опубликованные в этом номере фрагменты дневника Домны Ефимовны позволяют получить представление о ее своеобразном стиле, в котором проза совершенно внезапным образом смешивалась с поэзией:

«Прибыл дорогой гость — трактор. Все ходили толпами глядеть — и стар и мал. Я взяла старшую группу детей и повела смотреть. Пришли мы на поле, встали в ряд, идёт мальчик-пионер, привёл бабушку: погляди, как отлично пашет!

Бабка хмуро заворчала,
Головою покачала:
Вам потешно и смешно,
А пахать на нём грешно —
Создал его леший,
Лучше ходить пешей».

Но мы опять о дневниках. А между тем одной из главных заслуг Ольги Щербининой можно считать публикацию романа «Барщина» — благодаря ее усилиям книга вышла в издательстве Уральского университета в 1999 году. Правда, тираж оказался мизерным, а сама публикация прошла практически незамеченной — отыскать в сети невозможно не только книгу, но и ее обложку, желающие с ней ознакомиться должны обращаться непосредственно в библиотеку. Щербинина писала по этому поводу:

«Как же мне больно, что Домна Ефимовна не увидела своего большого литературного труда изданным при жизни — я смогла осуществить её мечту только после перестройки, да и то крохотным тиражом. Но верю, что „Барщине” суждена долгая жизнь: в переизданиях, неизбежных экранизациях захватывающей истории крестьянской любовной пары — со сложным сюжетом, который разворачивается на фоне старины с её помещиками, дикими нравами и благими порывами. С интереснейшими вставными эпизодами о каторжниках и разбойниках, о барчуках злых и добрых, о скоморохах и даже о декабристах».

Д. Е. Сидорова (слева) с приёмной дочерью (de facto), сиротой Александрой Красильниковой и Евдокией Чусовитиновой, тёткой А. Н. Сидорова. С.Тугулым, Свердловская обл. 1947 г. Фото: «Русский мiръ» 

Неизбежных экранизаций, на которые совершенно справедливо надеется Ольга Щербинина, к сожалению, пока не последовало, зато благодаря ее работе для этого теперь есть все предпосылки — роман бережно перепечатан и хранится в библиотеках, а тому, чтобы заинтересоваться прочтением его полной версии, могут поспособствовать отрывки, опубликованные в «Родине» или, например, в альманахе «Русский мiръ», для публикации в котором Щербинина подготовила первые четыре главы. Уже по ним легко понять, что роман и правда претендует на эпичность, а его сюжет охватывает множество аспектов российской повседневности первых десятилетий прошлого века — от любовных драм и взаимоотношений между представителями разных сословий до политических волнений. Так или иначе, для самой писательницы и ее внучки было бы очень важно, если бы «Барщину» наконец оценили по достоинству. Михаил Лурье пишет об этом вполне однозначно:

«„Летопись” Домны Жунтовой, как и положено летописи, адресуется будущим поколениям, которым должна послужить источником знания о навсегда ушедшем прошлом. И опять же подчеркивается, что это будут поколения других, грамотных людей: „Потом прочитают. Через полсотни лет другой будет свет. Люди будут хитромудрые. Дед говорил, что полетят стальные птицы в небеса. И еще — придет свобода для всего народа”».

Стальные птицы и правда полетели, со свободой для всего народа пока как-то не особо заладилось, но среди грамотных и хитромудрых произведения Домны Ефимовны, надеемся, все же найдут благодарную аудиторию.

Sitting Squirrel — Etsy.de

Etsy больше не поддерживает старые версии вашего веб-браузера, чтобы обеспечить безопасность пользовательских данных. Пожалуйста, обновите до последней версии.

Воспользуйтесь всеми преимуществами нашего сайта, включив JavaScript.

Найдите что-нибудь памятное,
присоединяйтесь к сообществу, делающему добро.

(
222 релевантных результата,

с рекламой

Продавцы, желающие расширить свой бизнес и привлечь больше заинтересованных покупателей, могут использовать рекламную платформу Etsy для продвижения своих товаров. Вы увидите результаты объявлений, основанные на таких факторах, как релевантность и сумма, которую продавцы платят за клик. Учить больше.

)

Силуэт металлической белки – искусство сада Кортен

Силуэт металлической белки – искусство сада Кортен

Этот сайт использует файлы cookie для предоставления услуг в соответствии с Политикой использования файлов cookie. Вы можете установить условия хранения и доступа к файлам cookie в настройках вашего браузера.

Корзина:

(пустой)

на кассу

общий:
0,00 €

Наличие:
на вычерпаниу

Описание

Белка сидящая — садовое художественное украшение из кортеновской стали.